THE TIMES: путинские мотоциклисты-смертники мчатся в «серую зону», чтобы сеять хаос

Мотоциклетные рейды становятся всё более популярной тактикой: военные стремятся нанести как можно больше урона, прежде чем погибнуть или попасть в плен.

«На бешеной скорости, до 80 км/ч, они несутся по степи на дешёвых китайских мотоциклах. Их задача — прорвать украинскую оборону и посеять хаос в тылу.

Но добираются немногие. Большинство уничтожается беспилотниками или артиллерией. Некоторые разбиваются сами, не справившись с управлением на изрытом воронками поле. Те, кому удаётся прорваться, оказываются в ещё более безнадёжной ситуации — отрезанные, окружённые, без шанса на спасение.

«Фактически это самоубийство», — констатирует Евгений из 28-й бригады ВСУ. — «Потому что обратно они не возвращаются».

Тем не менее, эти современные кавалерийские атаки — на технике, которую в российской армии называют «железными конями» — становятся всё более частым элементом стратегии Москвы. Это ответ на всё более повсеместное присутствие беспилотников, на которые, по оценкам, сегодня приходится до 70% всех потерь.

С наступлением лета интенсивность российских атак возросла: по данным украинской стороны, армия РФ ежедневно совершает более 200 штурмовых попыток вдоль линии фронта — вдвое больше, чем в апреле.

Особенно ожесточённые бои идут под Покровском и Торецком — одними из последних украинских опорных пунктов в Донбассе. Эти города уже давно мешают России завершить оккупацию всего региона.

Мотоциклы впервые появились на участке фронта у Торецка около трёх месяцев назад — там, где с ноября 2022 года держит оборону бригада Евгения. Спустя всего несколько недель мотоатаки стали регулярными: на рассвете от 10 до 20 российских бойцов на мотоциклах широкой цепью в 400 метров несутся вперёд.

Из-за скорости и рассеянности группы перехватить их трудно — это требует высокого мастерства от украинских операторов дронов. Однако зона «ничейной земли» здесь так широка, что до украинских позиций добирается лишь четверть.

Те, кому удаётся прорваться, как правило, стараются атаковать расчёты беспилотников или миномётов — они хуже вооружены, чем пехота, — и наносят максимальный урон перед тем, как быть ликвидированными или захваченными.

«Но это не бессмысленная смерть», — говорит Евгений. — «Если повторять такие атаки снова и снова, наши ресурсы истощаются — мы тратим время, боеприпасы, людей на поиск тех, кто прорвался. Это помогает им продвигаться вперёд».

Мотоциклы впервые начали использовать в российской армии в прошлом году — поначалу как импровизированную тактику отдельных подразделений, понёсших большие потери при традиционных атаках пехоты. Постепенно идея распространилась, и мотоциклы были официально включены в тактику штурмовых групп. Некоторые части даже проходят специальную мотоциклетную подготовку.

В апреле Минобороны РФ опубликовало видео: десантник с автоматом за спиной лихо проезжает по кроссовой трассе под взрывами. Согласно утечкам, с которыми ознакомилось украинское разведывательное агентство Frontelligence Insight, министерство планирует оснастить мотоциклами, квадроциклами и багги более половины своих пехотных частей.

Украина тоже всё чаще использует мотоциклы — в основном для быстрой транспортировки бойцов. Но в отличие от китайских бензиновых байков, применяемых Россией, украинские военные всё чаще садятся на электробайки местного производства — те тише, а значит, позволяют вовремя услышать жужжание вражеского дрона.

Однако мотоцикл — лишь частичный ответ на новую реальность: повсеместные дроны сделали поле боя не только смертельно опасным, но и более нестабильным.

Фронт больше не похож на линию окопов времён Первой мировой. Дроны — это одновременно «всевидящее око» и точечное оружие, благодаря которому линии снабжения постоянно подвергаются ударам. Подвоз солдат, боеприпасов, продовольствия стал логистическим адом.

В Доброполье, тыловом городе в зоне обороны Покровска, вдоль дорог натянуты высокие маскировочные сети — защита от ударов дронов.

Между армиями теперь простирается «серая зона» — опустошённые деревни, изрытая воронками земля, шириной до 30 километров. Позиции в ней нестабильны, солдаты живут в подвалах и окопах.

Попасть в «серую зону» теперь можно только пешком — бронетранспортёры больше не используются. Солдаты идут через поля, обходя дороги, вооружённые помимо автомата ещё и дробовиком — чтобы сбивать дроны. Снабжение всё чаще осуществляется с помощью дронов-грузовиков: «вампиров», способных нести до 10 кг, или наземных дронов, перевозящих до 400 кг.

«Беспилотники везде. Ты постоянно в зоне риска», — говорит сержант 68-й бригады с позывным «Химик». Мы говорим в деревянном доме в Доброполье, реквизированном армией под казарму. Он пьёт кофе во время короткой передышки.

«Теперь каждый пехотинец учится: если хочешь выжить — будь невидим. Раньше так действовали только спецподразделения в тылу врага. Теперь — все».

После неудачи зимнего наступления на Покровск с востока, по данным украинской разведки, Россия теперь пытается обойти город с запада — захватить дорогу из Константиновки, важного логистического узла примерно в 55 км от линии фронта.

Уже больше года Покровск называют «почти падшим», но Украина продолжает его удерживать — и, по словам аналитика Королевского института оборонных исследований Ника Рейнольдса, может удерживать ещё долго.

Массовые передвижения войск для обеих сторон стали невозможны — дроны изменили характер войны. Россия делает ставку на медленное удушение противника, перерезая пути снабжения.

Наиболее заметные успехи Россия в последнее время показывает под Константиновкой — после появления на фронте двух элитных беспилотных подразделений: «Рубикон» и «Судный день».

Эти части лучше оснащены и обучены, чем обычные войска. У них больше дронов с тепловизорами, которые теперь видят «серую зону» даже ночью — раньше это было единственное безопасное время для эвакуации раненых. Теперь смерть парит в воздухе круглосуточно.

«Ты пытаешься найти в этой войне хоть какие-то правила, — вздыхает Евгений, служащий с 2019 года. — Но правда в том, что с каждым годом она становится всё жестче. Шансов выжить — всё меньше».

Viktoria Sybir/The Times